Анатолий Юрьевич Аврутин (03.07.1948) родился и живёт в Минске. Поэт, переводчик, критик, публицист. Окончил Белгосуниверситет. Главный редактор журнала «Новая Немига литературная» Автор свыше 30 книг поэзии, переводов и прозы, изданных в Беларуси, России, Германии и Канаде. Лауреат Национальной литературной премии Беларуси, Большой литературной премии России, международных премий им. Марины Цветаевой, им. Анны Ахматовой, «Литературный европеец» и многих других. Единственный в Беларуси обладатель «Золотого Витязя» в жанре поэзии. Награждён орденом Франциска Скорины и одноименной медалью. Название «Поэт Анатолий Аврутин» в 2011 году присвоено звезде в созвездии Рака.


Единица полёта

***
Кто там плачет и, кто там хохочет,
Кто там просто ушёл в облака?
То ли кречет кричит, то ли кочет…
То ли пропасть вдали, то ль река...
И гадаю я, тяжко гадаю,
Не поможет здесь даже Господь, --
Где прошли мои предки по краю,
Чем томили суровую плоть?
Зажимаю в ладонях монетку
И бросаю в бездонье пруда –
Робкий знак позабытому предку,
Чтобы молвил -- откуда?.. Куда?..
И вибрирует гул непонятный
Под ладонью, прижатой к земле,
И какие-то сизые пятна
Растворяются в сумрачной мгле.
И вдруг чувствую, дрожью объятый,
Посреди перекрестья дорог,
Как ордою идут азиаты
На восток… На восток… На восток…
Но не зрится в прозрениях редких,
Что подобны на детский наив, --
То ль с ордою идут мои предки,
То ль с дружиной, орды супротив?
И пока в непроявленной дали
Растворяются тени теней,
Чую -- токи идти перестали,
А вокруг-- всё мрачней и темней.
И шатаюсь я вдоль раздорожий,
Там, где чавкает сохлая гать,
И всё Бога пытаю: «Я – божий?..»
А Господь отвечает: «Как знать…»

***
Мне не спрятать сейчас ни лица и ни глаз,
Ни в минуты прощанья, ни в миг озаренья.
Всё трещало не раз, всё сгорало не раз…
Человек – это всё ж единица горенья.

Эта песня твоя… Даже взгляды тая,
Я шептал, что тебе повторю я едва ли…
Боль разлуки -- моя… И печалился я…
Человек – это всё ж единица печали.

А, когда ты ушла, от угла до угла
Я ходил и бессильно заламывал руки.
И текла из угла беспросветная мгла…
Человек – это всё ж единица разлуки.

Но остался твой свет… Только в горечь одет,
Век летит… И горьки мои воспоминанья.
Столько прожито лет!.. Скрип калитки в ответ.
Человек – это всё ж единица страданья.

Где-то колокол бьёт… Милый голос поёт.
Выпью чарку вина… Прошепчу тебе что-то.
Будет голос с высот звать в последний полёт…
Человек – это всё ж единица полёта.

***
Всё – поздно, всё – не так…
Все спутаны понятья.
Я в зеркало гляжу –
но нету там лица.
И Родину успел, и друга потерять я,
И чёрной полосе
не видится конца.
Ко мне не подходи –
дразнить меня не стоит.
Я загасил очаг, забыл отцовский дом.
Коснись меня перстом –
и волк вдали завоет…
Но, если я любим,
коснись меня перстом…

***
Стихотворение… Тихотворение…
Слова о слово неслышное трение.
Полудыханью дыханья дарение…
Тихотворение… Стихотворение…

День начинается… Жизнь начинается.
Будто слезинка, росинка качается.
Женщина тихо во сне улыбается…
Жизнь начинается… День начинается.

Вещего слова явление вечное…
С ним бесконечно, что вечно конечное.
Вновь возвращает пропавшее зрение
Стихотворение… Тихотворение…

Тихая женщина с взглядом печальницы,
С бледным лицом неулыбы-молчальницы,
Строчку услышав, замрёт на мгновение…
Стихотворение… Тихотворение…

Всё по-иному теперь понимается –
Все мы конечны, а жизнь не кончается.
Ждёт нас, как божее благословение
Стихотворение… Тихотворение…

***
Стою на сквозняке… –Ты кто? – Аврутин…
--Зачем ты здесь? -- Достали шулера…
Опять один в своей извечной смуте,
Опять один -- как завтра, как вчера.

Душа болит… Не много-то народу
Стоит впотьмах с тревогой о душе.
Кому на радость, а кому в угоду
Мой голос тише сделался уже.

Душа болит… И слава не в зените --
Солги, попробуй, строки выводя…
«Отчизна иль дитя?» -- вы мать спросите,
И мать в ответ промолвит, что дитя…

И тот ответ правдивей и превыше
Высоких слов, что в горький миг -- пустяк.
Стою один… Пустых словес не слыша…
Стою один… Не понятый никак…

***
Всё решено на небеси.
Столетья кратки, как мгновенья…
И вся история Руси –
Одно великое сраженье.

И пусть опять за веком век
Летит, всей сущности не зная,
Для поднебесья человек –
Всего лишь дырочка сквозная.

Подобна дырке от гвоздя,
Оставшейся в стене Вселенной,
Что не заметил, уходя,
Во тьме предшественник надменный.

Через неё сочится кровь –
Тысячелетьями сочится.
И в Древнем Риме воет вновь
Врага вскормившая волчица.

Хоть Древний Рим давно не Рим,
И мы давно уже не скифы.
Под бравый возглас: «Повторим!»,
Нам сладко вслушиваться в мифы.

А сущность в чём – поди, спроси…
Живём, гадая – или или?
Всё решено на небеси,
Мы лишь решенья не спросили…

И гнёт к земле липучий страх
В минуту горькую иную –
Что будет, коль на небесах
Замажут дырочку сквозную?

ПЫЛЬ

Серая пыль над дорогой пустой,
Серые птицы в причудливом гаме.
Это судьба… Не дано нам иной –
Пыль бесконечная под сапогами.

Ветер… От пыли не видно ни зги,
С пылью смешался и запах ковылий.
Серою пылью полны сапоги,
Ноздри полны одуряющей пыли.

Те, кто по пыли шагать рождены,
Молча бредут от бессилья к бессилью…
Серою пылью их души полны,
Очи забиты слепящею пылью.

Серой пылищи причудлива вязь…
След наступает на след осторожный…
Пылью и сами в пути становясь,
Люди по пыли шагают дорожной.

Так, от попутчиков неотличим,
Одолевает и вёрсты, и мили
Пыли клубок… И клубятся над ним
Пар от дыханья да облачко пыли…

ГОЛОС КРОВИ

Ты этот век каким не назови,
Не станет он иных веков суровей.
Он тоже весь испачканный в крови
Настолько, что своей не чую крови.

Пусть говорят, что есть у крови зов,
Я кровью захлебнусь, не слыша зова.
И чувствую – моя живая кровь
Быть выше чьей-то крови не готова.

А потому печален мой удел –
Кровавая струя кровянит камни.
Ничьей чужой я крови не хотел,
Да и своя давно не дорога мне…

По-слу-шай-те!.. В багрянце всё кругом!
Но жаждется иным кровавой славы.
Не сплюнуть-не сглотнуть кровавый ком,
И мир вокруг – безумный мир кровавый!

И пусть твердят, что есть у крови цвет, –
Кто не согласен, те не обессудьте! –
Я знаю -- это ложь, у крови нет
Ни правоты, ни истины, ни сути!

Есть только право сильного – опять,
Чужую кровь в свои вливая вены,
Кровь восславлять… И вновь не замечать
В своей крови вселенской перемены.

***
Снилось мне, что Рубцов предлагает сдружиться домами,
Потому что друзья согревают, от горя храня:
«Был бы ты в тот момент…
И, как друг, просто встал между нами…
Может, я бы остыл… И она б не убила меня…»

Он, конечно же прав… Но как быть? Между нами --эпоха.
Я бы встал между ними, но время, увы, развело.
Я б дыханье вдохнул в друга после последнего вздоха,
Я бы солнца плеснул, чтоб в зрачки воротилось светло.

Я бы женщине той, что ещё улыбается мило
С той журнальной страницы, где ценится новая ложь,
Хмуро глянув, сказал: «Вы немного остыньте, Людмила,
Научитесь прощать… Он же гений! А вас не поймёшь…»

Может, вправду тогда, чуть остынув, она б отступила?
Может, вправду и он в ситуации той протрезвел?
И вернулась к нему та волшебная силушка-сила,
За которую прежде поэтов вели на расстрел...

Что эпохе пенять? Нынче гениев нет и в помине.
И домами поэты не очень-то любят дружить.
Просто мрак за окном…
Просто чайник всё стынет и стынет…
Просто тоньше и тоньше сознания бледная нить…

***
Настала осень, хоть ещё жара,
Всё так же лучезарны вечера,
И лишь слегка прохладнее к закату.
Заметнее, что стал короче день,
Да чуть длиннее – тень и полутень…
И больше фруктов купишь на зарплату.

А остальное – нет, не ерунда…
Сказала: «Нет!» та женщина, что «Да!»
Так много раз напрасно говорила.
А я не слышал ласковых речей,
Лишь повторял, что я – ничей, ничей…
И женщина, согнувшись, уходила.

И вот теперь бунтуют плоть и кровь…
Сам повторял: «Судьбе не прекословь,
Любовь одна, но разных женщин любишь.
Меняются черты и имена…»
А оказалось – женщина одна,
А жизнь – тот самый сук, который рубишь.

И всё смешалось – осень и тоска,
И тот комар, звенящий у виска,
И эта тень вселенского разлада.
Так хочется не думать ни о чём,
Но ангел наклонился над плечом
И повторяет: «Милый мой, так надо!»

И ты стоишь, не нужный никому,
Струится свет, но видишь только тьму,
И чувствуешь предзимнюю тревогу.
Так много слов, а нечего сказать…
И Лермонтов припомнился опять --
Там, где один выходишь на дорогу…

***
Ты далеко, мой друг прекрасный…
А вечер серый и ненастный,
И за окошком дождь шумит.
Темнеет… Звуки затихают,
А где-то женщина играет,
И сердце музыкой болит.

Болит… Я слышу эти звуки.
Они напомнят о разлуке,
О том, что хмуро… И тоска…
Здесь ни к чему пустые речи –
Я знаю, что не будет встречи…
И время бьётся у виска.

Но время истины не знает,
Само о том напоминает,
Что так стремительно ушло.
Согнулся тополь у забора –
Он тоже мученик минора…
И в раме вздрогнуло стекло.

Стеклу ответствуя сторожко,
Чуть звякнула в стакане ложка,
А вслед за этим капнул кран.
И показалось – в самом деле
Не только годы пролетели,
Но и минувшее – обман.

И в том обмане всё пропало…
А где-то женщина играла.
И я играл… Чужую роль…
Ошибся раз – мороз по коже,
Но женщина ошиблась тоже --
Взяла диез, а не бемоль.

***
...Наш примус всё чадил устало,
Скрипели ставни… Сыпал снег.
Мне мама Пушкина читала,
Твердя: «Хороший человек!»
Забившись в уголок дивана,
Я слушал -- кроха в два вершка, --
Про царство славного Салтана
И Золотого Петушка…
В ногах скрутилось одеяло,
Часы с кукушкой били шесть.
Мне мама Пушкина читала --
Тогда не так хотелось есть.
Забыв, что поздно и беззвёздно,
Что сказка -- это не всерьез,
Мы знали -- папа будет поздно,
Но он нам Пушкина принес.
И унывать нам не пристало
Из-за того, что суп не густ.
Мне мама Пушкина читала --
Я помню новой книжки хруст…
Давно мой папа на погосте,
Я ж повторяю на бегу
Строку из «Каменного гостя»
Да из «Онегина» строку.
Дряхлеет мама… Знаю, знаю --
Ей слышать годы не велят.
Но я ей Пушкина читаю
И вижу -- золотится взгляд…

***
Только цокот копыт, только лютые сабли кривые,
Только голос, хрипящий:
«Не тронь дорогого, не тронь!..»
Красный бешеный конь – вот уже половина России,
А вторая – такой же, но белый взбесившийся конь.

И несутся они, в пепелище страну обращая,
Каждый – с правдой своей,
Каждый – с храбрым своим седоком.
И кровавой войне ни конца не видать и ни края,
Лишь сгоревшее жито да кровь над пробитым виском…

Потому-то и плач над страной бесконечен и вечен,
Потому-то и вдовы бредут по Руси без конца.
-- Марья, где твой Иван?..
-- Где-то саблею острой посечен…
И пониже платок, чтобы не было видно лица…

А в итоге-то что?..
Красный конь поломал себе шею,
Перед этим увидев, как белый растаял во мгле.
Где скакали они, я теперь проскакать не посмею,
Да и кони не скачут по этой иссохшей земле.

Глянешь из-под руки… Впереди только дали пустые,
Лишь канава да ельник, что мертвенным светом залит.
Красный конь… Белый конь…
Каждый был половиной России…
На дороге пустой ни следа от тяжёлых копыт.

Утром шишка слетит на траву…
И увидишь спросонок,
Там, где бурые сосны угрюмо бредут стороной,
На неровной полянке копытами бьет жеребёнок…
Он не белый, не красный…Он утренний… Он вороной…

***
Купола обронили рассветную медь,
Скакуны истоптали копыта…
Ничего не узнать… Никуда не успеть…
И молельня ещё не открыта.

Вы куда ускакали? Вернитесь сюда,
Воротите своё, заревое.
Где-то женщина плачет, бушует вода,
Позабыв о вселенском покое.

Где-то пенная ярость по краю летит,
Хорошо, если сникнет у края,
Оборвав этот гибельный цокот копыт,
Ничего о грядущем не зная.

Потрясенный предутренним этим лучом
И ступню о травинку обрезав,
Понимаешь, что годы свистят над плечом,
По-кулацки паля из обрезов.

Что вот-вот и нагнётся плюгавенький хлюст
Над панелью с делением красным…
И уже не увидишь ни ласковых уст,
Ни рассвета с лучом непогасным.

И останется только зелёный надел,
Где не топлена хата пустая.
И Господь не узнает, чего ты хотел,
О травинку ступни обрезая…

***
На стылом небе ангела печать,
А мне бы только слушать и молчать,
Когда щебечет серенькая птица.
Прощаемся… Сюда мне не прийти –
Запутаны житейские пути,
И только птичий щебет длится, длится…

Совсем-совсем безлюдно на душе,
И всё, что будет -- съёжилось уже,
И сжалось, как шагреневая кожа.
И молодой душою не понять,
Что это ты теряешь стан и стать,
А время на безвременье похоже.

И зря ты шаришь нервною рукой
Тот ключ, которым заперт непокой –
Что шарить ключ, когда замка и нету.
Есть лишь на лицах времени печать,
Посмотришь – и захочется кричать,
И закурить – хоть бросил! – сигарету.

Пусть мы «Отчизны верные сыны»,
И понимаем – лишь мечты и сны
Способны воротить нам те мгновенья,
Когда с любимой пальцы сплетены,
Когда не детство к нам приходит в сны,
А зрелости мгновенные мгновенья.

Пока же в небе ангела печать,
И жаждется лишь слушать и молчать,
Прощая тех, кого мы не простили.
Чтобы, держась за краешек стола,
Вдруг женщина ступила из угла,
Да птенчик щебетал на суахили.

ДОЖДЬ

А на улице дождь… ождь…
А за окнами гнусь… усь…
Ты ко мне не придёшь… дёшь…
Я к тебе не вернусь… нусь…

Занавешу окно… но…
И нашарю свечу… чу…
Нынче в душах темно… но…
Я об этом молчу… чу…

Намокают зонты… ты…
Повторяется вновь… овь…
Остаёшься лишь ты… ты…
Остаётся любовь… вновь…

В этом мире разлук… звук…
От капели невмочь… ночь…
Мне бы ласковых рук… круг…
А не в силах помочь… прочь…

Это кто там шагал?.. мал…
Возле чёрных дорог… рок…
Ну а после пропал… пал…
Кто ему не помог?.. Бог…

**