ЕВА

Ночью хочется звон свой
спрятать в мягкое, в женское.
(В. Маяковский)

Не из глины, Боже, которая так тверда,
не свистульку звонкую, пустотелую,
сделай мне, Господи, девочку из моего ребра,
остальное я сам доделаю.

Сделай такую мне, чтобы от плоти плоть,
а своё ребро к сердцу ближе ведь.
Я от ветра ей буду — стена, от потопа — плот,
и тогда непременно выживем.

Мы, из глины которые, маемся, всё звеним,
всё сражаемся с ветряными мельницами.
А Ты ночь придумал такую — ну как одним?
С этой девочкой всё изменится.

Станет светлее ночью и легче днём,
в радости и беде она будет со мною,
будет дом как дом, и удержит в нём
притяжение нас земное.

Я устал от всего, что рифмуют со словом «болит».
Пусть будет про жизнь, такое, чтобы forever
(хотя это, кажется, не иврит).
Назови её Ева.

Чтоб прийти к ней можно было любым — седым,
злым, усталым или израненным...
Ну а то, что яблоко мы съедим,
Ты, конечно же, знал заранее.

ВРЕМЯ ЛИМОНОВ

И свет во тьме светит, и тьма не объяла его.

Это время лимонов, согретых теплой ладонью...
Что же делать бездомным, если печаль бездонна,
Если прошлое страшно, а будущее под вопросом,
Если год високосен и вирус какой-то косит,
Если новые беды заходят с правого фланга,
То же самое в профиль и только меняет флаги,
Если мир снова серый — не скоро будет зелёным,
Значит, нужно горячего чаю выпить с лимоном.
Мы попали с тобой в переплёт, ангел мой сизокрылый,
Да, я помню, конечно, как ты мне всегда говорила –
Если рано темнеет и время на карантине,
Значит, очень нужны нам солнечные витамины.
Посмотри на лимон, в этой серости что-то цветное,
На ковчег про запас он точно захвачен был Ноем,
Сотни дней ожиданий какой-нибудь твердой земли,
Чем ещё, кроме чая с лимоном, скрасить могли?)
Он такой крутобокий, такой он золотокожий,
И божественный запах, и вера, что он поможет,
Ну а как же — разрежешь, кружок ведь похож на солнце,
Значит, всё утрясётся.
Завари это время в фарфоровом чайничке синем,
Всё по силе, и выживут те, за кого мы просили.
Ты срываешь лимоны в райском саду прямо с веток.
Это время такое — во тьме светящего света.


СУЛАМИТА

Оглянись, оглянись, Суламита, хочу увидеть,
Как прекрасна ты в жарких лучах июньского солнца.
Дольче, дольче, сладкая, и сама ты вита –
Только жизнь так сверкает очами и так смеётся.

И когда проходишь долиною смертной тени,
Видишь кровь и руины, и боли вместить не можешь...
Что останется после – не памятники, не стены,
Только блеск этот солнечный на загорелой коже.

Только тёплое, только живое, сбегают кудри,
Словно стадо коз с горы Галаадской, вечной.
И глупеешь от счастья...а разве и был ты мудрым?
И весь мир золотым и зелёным светло расцвечен.

Виноградник цветёт, и возлюбленная прекрасна,
Половинки граната – вспомнишь древнее слово ланиты.
Золотая пыльца, виноградник, как старые распри,
Как старинная битва, курчавые всадники биты...

Там, где кровь глубоко пропитала черную землю,
Виноградник цветет, и вино будет жарким, алым,
Обнимай меня, милая, крыльями сразу всеми –
Мне любви не хватает, любимая, мне так мало.

Чем заполнить мне эту темень, пустоты, дыры,
На каких волнах, чем отчаянье укачает.
На груди твоей лечь, как пишут там, веткой мирры,
В винограднике у тебя кистью кипера, иван-чая.

Два сосца твоих, словно серны, что между лилий,
Виноградными гроздьями груди твои так дразнят.

Убивать к нам приходят те, кого не любили.
Кто ни разу не видел, что милая их прекрасна.

Твоя шея, как столп Давидов – щиты всех сильных
Украшали её, и есть ли сильнее сила,
Чем биение жизни в пульсации венок синих,
Ожерельем из ягод сухих ты меня пленила.

Положи, как печать, на сердце, на руку перстень,
Хоть лежать мне придётся, может, одно мгновенье,
Потому, что любовь крепка, даже если смертен,
Её сладкий огонь негасимо течёт по венам.

Пусть проходит война и боль, и беда стороною.
Только знаю я, что написано там иначе.
Сосчитаешь губами родинки...всё родное?
Чем заплатишь ты, Соломон, за возможность счастья?

Очи карие, ожерелье или намисто,
Молодильного яблока свежесть, вино с корицей.
Суламита, конечно, не хоровод Манаимский,
Но мелькнёт вот так же и больше не повторится.

Я всё знаю, проходит всё, но кольцо запрячу.
Пусть голубка, девочка, чудо сквозных симметрий.
Здесь в степи бывает только шальная удача.
Оглянешься...и смерть не заметит.

НОВЫЙ МИР

Если ты мне не веришь, себе поверь —
Зеркалу, стёклам оконным, граду и миру.
И пополняя списки моих потерь,
Тёплые дни на память себе копируй.
Зеркалу верь, ты видишь кто всех милей?
Стёкла бликуют, город наполнен солнцем.
Не было, нет и не будет на всей земле
Точно такой, для которой мир новый создан —
С яблока, с блюдечка, что с голубой каймой,
Собран по нитке, ромашками вновь засажен,
Где я живой, значит, мир этот так же мой,
Неба отмерено ровно с косую сажень.
Новый, с иголочки, летний наш мир цветной
Дышит, звенит, цветёт, расправляет крылья —
Всё, что разрушено чёрной бедой, войной,
Мы для себя, мой ангел, опять открыли.
Что улыбаться можно и вновь дышать…
Преодолев отчаянье и рутину,
Делая робко свой самый первый шаг,
Лето выходит на улицу из карантина.
Снова сказать «люблю» – как сказать «сезам»,
И открывается даль, словно дверь простая…
Если не веришь мне — верь моим глазам,
В них отраженье своё по складам читая.

РЕНЕССАНС

Simplicitate cordis quaerite illum quoniam
Invenitur ab his qui non tentant illum

Этот год такой, что впору просить пощады,
все эпитеты будто бы брань площадная,
не чума, так ковид, и дует «калмык»* песчанно,
словно кто-то на город плеснул кофе с молоком.
И размыты в кофейном мареве очертанья...
Что добавят ещё, а вдруг уже не потянем,
проплывет труп врага, а может быть, мячик танин,
сделаем марш-бросок или доберемся ползком?

Значит, два по сто и можно в одну посуду,
что за соломинка спину сломает верблюду,
чей будет город или он будет безлюдным,
но пусть победитель тогда нагордится всласть.
Как ещё живём, когда в каждом божьем веке
люди стремятся во мрак поскорее въехать,
рождают чудовищ — да, поднимите мне веки,
то война, то друг друга рвут за деньги и власть.

Этот год такой, что прочих совсем не хуже,
путь, который узок, ещё стал немного уже,
и во всём виноваты те, кто живёт за лужей,
всё зависит только, с какой стороны смотреть.
Что же делать теперь, может, «плати и кайся»,
всё равно, что ни сделаешь, всё будет мимо кассы,
этот год корчит рожи страшнее, чем у пикассо,
даже герникой кажется где-то уже на треть.

Что же землю ещё до сих пор держало,
черепаха, слоны или, быть может, жалость,
в самый миг последний — смерть, где твоё жало?
Остаётся на сжатом поле сухое жнивьё.
И стоит в степи этот упрямый город,
видел глад и мор, и его не возьмешь измором,
об него всегда разбивались чужие орды...
Этот год такой, что тоже переживём.

*«калмык» – восточный ветер, вызывающий песчаные бури на Юге России.

ВСЕ НОРМАЛЬНО

у меня всё нормально. душевная боль не в счёт.
я одет по погоде, не голоден, жив...ещё.
надо мною не каплет, не падает, не печёт.
даже ангел ещё за плечом.

пролетают пока заплечных дел мастера,
ну и что тут такого, что вместо души дыра.
о душе не пишите, о крыльях – и всё пройдёт.
а не скажешь на чёрное белое – идиот.

в идиотском полку отставной барабанщик был,
может быть, счетовод и считал – всё гробы, гробы.
на матфеевом списке писал – здесь был дом, и здесь,
кем бы ни был, да только вот вышел весь.

на куски разлетаясь в каждый обстрел, прилёт,
всё же, сука, дышу ещё, чёрт меня не берёт.
я все даты запомнил по накалу обсценных слов.
ну и как там на небе, скажи, неплохой улов?

на гибридной войне сам становишься вроде рыб –
не доносится звук из забытой такой дыры.
чем туманней вблизи, тем более даль ясна.
зарастают окопы травой – и у них весна.

у меня всё нормально. и нечего мне менять.
и бояться не нужно меня или за меня.
я дышу, говорю и, в общем, совсем не плох.
у меня всё нормально...да лучше б сдох.

АВГУСТ ПРОХОДИТ

Август проходит по всем трагичным датам,
по городам, имена нараспев повторяя,
по всем кругам август проходит Дантом.
В самом конце дочитает ли кто до рая?

Август проходит через расстрельный список,
и остаётся лишь моментальный снимок,
август решает, каким тебя боком втиснуть
между расстрелом и пламенем хиросимским.

Август проходит, август с горы несётся,
яблоком спеет и сам себя косплеит –
вот он солдат, закрывающий Лорке солнце,
дальше Елабуга — августа день последний.

Август имперский, львиный и аве цезарь,
и тоже брут, и брату всегда не сторож,
что горевать, если проще, конечно, резать,
катится камень, когда его с места стронешь.

Так Святополк убивает Бориса и Глеба,
падает яблоко, клонится спелый колос.
А над Бернгардовкой абиссинское небо,
после того, как в августе раскололось.

Что остаётся — голос, немая жажда?
Август, в который «град» выжигает город,
и нет воды, мишенью становится каждый...
Что остаётся, когда знак отличья спорот?

Август, когда обманут чужие флаги,
чёрное, белое — сверху мазок кровавый,
смотрит сквозь пламя, и знает что в землю лягут
те, кто уверен, что так ещё не бывало.

Август проходит по всем своим приметам,
Яблочный Спас и медовый, потом Успенье.
Что репетирует август — конец ли света,
Света ли пре(д)ставленье?


ДЕНЬ

день растянулся между зимой и летом,
войной и миром.
собран из разноцветных деталек лего,
мишеней в тире.

где-то подкрашен охрой, а где-то мелом,
день назывался разными именами,
писался в строчку,
где-то его считали счастливым самым,
а где – не очень.

и, приглядевшись, видно – там это пальмы,
а здесь-то вишни,
а дальше – синькой.
где-то был мрак, а где-то луна висела –
шариком на резинке.
где-то деревья вообще напалмом
до корня выжгли.

день растянулся между дождём и снегом,
степью и морем,
день бесконечный между землёй и небом,
счастьем и горем.

Пушкин писал метель, ну а Лорка солнце,
и даль искрилась...
там где с любовью смерть навсегда сольётся,
там будут крылья,

день бесконечный, ниткой продет в иголку,
и дольше века...
несть иудея, эллина...волка...
несть человека.
2019-2021

**