О ВАЖНОМ В ПРОЗЕ И В СТИХАХ
Полюбите меня лягушкой

Босоножка и сапог


Часы всё так же: тик-и-так, неторопливо, понемножку.
Не знаю, может, неспроста в моей прихожей босоножка
Лежит, загадочно искрясь, вся в мелких камешках и стразах.
Не только снег, но даже грязь она не видела ни разу.
Не показали ей траву и лес, и речку, и болото.
Она не знает, как живу, как добираюсь на работу,
Чем утоляю аппетит и успокаиваю нервы...
Она блестит себе, блестит, себя воображая первой.
А тот, кто к ней излишне строг, наверно, прав, но лишь отчасти.
Она не вышла за порог. И что? Возможно, в этом счастье.
Она свежа, она чиста и никогда не будет старой.
Вся жизнь понятна и проста. К тому же... можно жить без пары.

Лежит, забившись в уголок, всё в тех же камешках и стразах,
И на резиновый сапог слегка косит лиловым глазом.
А он и бровью не ведет (Допустим, что имеет брови).
Но мне уже не первый год он служит верой и любовью
С другим таким же, только он всегда себя считает правым,
Хотя у них один фасон. А в остальном — имеет право.
И снова время: тик-и-так. Под старой лампой вьются мошки.
Всё хорошо, но мне никак не обойтись без босоножки,
В которой толку — ровно грош. (Она у нас невыездная).
И если ты сюда придешь, что делать, обе мы не знаем.
Волнуясь, слушаем шаги. Торчим у скважины замочной.
Не спим... И только сапоги стоят уверенно и прочно.


Невеста клоуна

Она, наверно, заколдована.
Кто расколдует?
Кто спасёт?
Смешно-то как: невеста клоуна.
Ну неужели это всё?
И дальше ждать от жизни нечего —
Ни взлётов, ни весенних гроз,
А лишь смотреть с утра до вечера
На этот круглый красный нос
И на потешные движения,
И на улыбку в сто карат,
И всё оправдывать служением,
Да так и есть... на первый взгляд,
А на второй — ну что тут нового?
Была великих планов тьма.
Но стала ты невестой клоуна,
Без принуждения, сама.

А жизнь везде обыкновенная:
То суета, то маета.
Летают птицы над ареною,
Но им до неба не достать.
Грустить заведомо не хочется.
Вот потому и не грустим.
Но как же здорово хохочется,
Когда наложен плотный грим.
Какие взгляды зачарованно
Следят за ним из года в год!
Теперь он стал
не просто клоуном.
Он дышит так. Он так живёт.
И открывает представление,
Как сотни тысяч дней назад,
Найдя глазами на мгновение
Второе место. Первый ряд.

Как надо...

Природа никогда не врет.
Ей просто хочется полета.
Снег падал задом наперёд
В ночь с воскресенья на субботу.
Он до сих пор ещё летит
И затихает постепенно.
Теперь по небу не пройти —
Лежат сугробы по колено.
Укрыли каждую звезду
Уютным тёплым слоем ваты.
Но скоро дворники придут,
Возьмут огромные лопаты.
Начнут дорожки расчищать,
Короче, наводить порядок.
И снег посыплется опять,
С небес на землю.
Так, как надо.

Музыка

Мы тащим на себе грузы, как
Верблюды, ишаки, кони.
Проснитесь, госпожа Музыка.
Не стыдно быть такой соней?
Пройдите лабиринт вычурный,
Простите, что у нас сложно.
Но мы Вас не хотим вычеркнуть,
Мы тихо посидим. Можно?
За Вами не всегда следуем,
Мешает вечно нам что-то.
А Вы опять с утра бледная.
А может быть, не с той ноты
Сегодня встали Вы?.. Надо же!
Не плачьте... Просто так вышло.
...А в вазочке звенят ландыши.
Но только их едва слышно...

Гончие псы

Какая из сов — Сова?
Да та, что мудрее.
На чаше весов слова
Стремительно зреют,
Чтоб чаша упала вниз
Под тяжестью слова.
Да ладно, подвинься, плиз…
Какие мы совы?

Мы два бестолковых Пса
Случайной породы.
Пусть будет тепло носам
В любую погоду.
И если несётся лай,
Пугающий звёзды,
В нём десять процентов зла,
Тепла — девяносто.

А мудрость придёт потом,
Внезапно... однажды...
Ты ловишь снежинки ртом.
Для смеха? От жажды?
И больше не нужно слов.
И так всё известно.
В Созвездии Гончих Псов
Держу тебе место.

От и до

От забора до забора —
Мой участок.
И дорожка от крылечка
До калитки.
Эти вечные «не скоро»
«И не часто»,
Ни привета, ни ответа,
Ни открытки.

От печали до печали —
Два притопа,
И распахнутое небо
В пятнах белых.
Ошибаемся в начале,
Копим опыт,
Только вот потом не знаем,
Что с ним делать.
От начала до финала —
Путь не длинный,
Если быстрыми шагами,
Без оглядки.
Кто-то грустный и усталый
Смотрит в спину,
Убеждается, что с нами
Все в порядке.

Что нам стоит дом построить
На контрастах?
Дождь загадочный на окнах
Чертит знаки…
От забора до забора —
Мой участок.
И табличка: «Осторожно.
Нет собаки».

Солнечный свет в фонтане

Я не громко. Шепну на ушко
Всем, кто близко
и слышать может:
Полюбите меня лягушкой,
Всю такую в зелёной коже,
Всю такую — с зелёным взглядом
Пучеглазых очей бездонных.
Мне от вас ничего не надо.
У меня бриллиантов — тонны.
Их дают иногда на сдачу,
Если мелкой монеты нету.
Не ношу. Раздаю и трачу,
И транжирю по белу свету.

А повсюду несутся визги,
Уличающие в обмане:
«Это блеск, мишура и брызги!
Это солнечный свет в фонтане!
Он дешевый, пустой, поддельный
И другим никогда не станет».
Всем незрячим скажу отдельно:
Это солнечный свет в фонтане!!!
И летят золотые мушки.
И плывет золотая пена.
Полюбите меня лягушкой.
Это сложно. Зато бесценно.

Захолустье

Нас тут знает каждый кустик,
Каждый камень у реки.
Потому что в Захолустье
Все по-своему близки.
Строго рядом — домик к дому,
Этажей не больше двух.
Вон идёт соседка Тома.
Вон в углу сидит Лопух.
Дядя Фёдор хлещет пиво,
И поэтому живой.
А вдоль улицы крапива —
Вечный уличный конвой.
Ну а как же без конвоя? —
С ним как будто веселей.
Ночь нагрянет, и завоет
Пёс Аркашкин Бармалей.
Нет ума — считай калека.
Впрочем, если по уму:
Лишь бы он не кукарекал.
Без него тут есть кому.
Тот взлетит легко и гордо
На рассвете на забор
И такое выдаст «forte»,
Что созреет помидор,
Огурец раскинет плети,
И картошка сбросит цвет.
Никому поспать не светит.
«Просыпайся, старый дед», —
Сам себе сказал и вздрогнул.
(Разговаривать-то с кем?)
И поплёлся дергать свёклу
У сарая в холодке.
Вроде силы на пределе.
Но пошёл — и понеслось.
Не валяться же в постели
И копить на сердце злость.
Жизнь вцепилась — не отпустит.
Ухватилась, как репей:
Воздух сладкий в Захолустье.
Хочешь — ешь, а хочешь — пей.

Конечная — вокзал…


Города — колыбели, купели, прокрустовы ложа —
Пеленают полотнами улиц и вяжут узлом.
Мы мечтаем о том, что когда-нибудь вырваться сможем.
И себя утешаем, что время пока не пришло.
Да и что горевать, если так нам удобней и проще:
Все маршруты изучены, я закрываю глаза...
Вот сейчас промелькнёт институт, театральная площадь,
И... замкнётся кольцо на конечной... Центральный вокзал.

Только я не пойму, почему называют конечной
Эту точку, с которой начать бы... рвануть... унестись...
Да, конечно, мы временны... не бесконечны... не вечны...
Но ещё остаётся над нами прозрачная высь...
И... возможность полёта, и неуловимое что-то,
То, о чём я сейчас не осмелюсь, не буду пока...
Начинается день... мы банально спешим на работу.
Бесконечное небо над нами несёт облака.


По-русски

В саду растёт
И пыжится репей.
Прошёлся ветер
Чуть заметной дрожью.
Не бойся жить.
Смелей проснись… и пей.
Малейший градус
Лучше бездорожья.
Нам ничего
Не скажут лопухи.
У них тоска.
Они глядят понуро.
Да ведь ты сам
Читал им вслух стихи
Ещё вчера,
С похмелья или сдуру.
А там тоски —
На двадцать две доски.
Любой лопух
Не выдержит нагрузки.
Так соберись,
Махни рукой и скинь,
Что накопил,
Спокойно и по-русски.
Куда бегут
Сегодня облака?
Да как всегда, —
Неведомо, незнамо.
Как ни лети,
Твоя Земля близка.
И виден Дом.
И смотрит в небо мама.
Но вот сегодня
Смотришь в небо ты.
И мир большой
Вдруг стал предельно узким.
Не убежать
От этой красоты.
А только петь,
Как водится, по-русски.
И провожать на Запад облака.
И ждать чего-то нового с Востока.
А наша жизнь по-своему легка.
Лишь иногда по-своему жестока.
Так разберись, подумай и отсей
Всю мишуру и мусор посторонний.
На свете больше нет
других Расей,
В живой росе
И в колокольном звоне…

Мона Лиза?

В городе все уснули.
Час предрассветный близок.
В раме окна бабуля.
Явно не Мона Лиза.
Что-то увидеть хочет?
Или лежать устала?
Что она ищет ночью
В чёрной дыре квартала?
Даже не шелохнётся,
Будто и впрямь картина.
Ждёт не дождётся солнца?
Или встречает сына?
Или в стекле оконном
Видит, глазам не веря,
Образ, такой знакомый,
Тот, что давно потерян?

Что её душу гложет
Ночью слепой, незрячей?
Странно... а я ведь тоже
В раме окна маячу.

Там, где раньше жили мы


Там, где раньше жили мы,
От зимы и до зимы,
И спасались неподъёмным одеялом,
Кто-то новый ждёт весны,
Все прекрасно влюблены
В мир, которого для нас уже не стало.

Этот наш уютный мир…
Всё зачитано до дыр:
Две берёзы под окном и шум трамвая.
Дышат ровно и легко
Кухня, комната, балкон.
И опять… температура нулевая.

Где-то бродит кошкин дух.
Но не ловят взгляд и слух
Всё, что здесь ещё по-прежнему витает.
Время. Скорость. Суета.
Арифметика проста:
Почему-то мы всё чаще вычитаем.

Вычитаем этажи,
Совершаем виражи,
И рискуем, но со временем всё реже.
Вот бы с чистого листа.
Но квартира занята.
Уходите. Здесь не жалуют приезжих.

Да мы просто посмотреть,
Посмотреть и умереть…
В смысле, жить, но никого не беспокоить.
Просто, как тут ни крути,
Трудно начисто уйти…
Легче быть… на всякий случай… под рукою…


В горных ботинках


Легкая поступь мне больше по нраву
Или полет накануне рассвета.
В горных ботинках не ходят по травам.
В горных ботинках не ходят по лету.
День начинается ровно в двенадцать,
И никаких тебе контрреволюций.
Как бы удачней взлететь и подняться,
Чтобы высокой сосны не коснуться,
Чтобы в прозрачное небо смотреться,
Думать о том, что не сбудется скоро?
В горных ботинках не ходят по сердцу.
В горных ботинках — пожалуйте в горы…

Глазу пока недоступна вершина,
Плотно укутана пухом лебяжьим.
Тяжесть носить нет особой причины,
Плечи насиловать лишней поклажей,
Ноги ломать об отвесные скалы,
Чтобы стоять наверху истуканом.
В горных ботинках не пустят в Ла Скала,
В горных ботинках не спляшешь канкана.
Кажется, жизнь — это просто разминка.
Льются дожди…кто кого переплачет...
…Ты приходи ко мне в горных ботинках,
Если никак не выходит иначе.

**

Наталия Юркевич (Латвия, Даугавпилс)
ПОЭЗИЯ
Made on
Tilda