Во Франции и в Европе сегодня происходят очень тревожные события. По всем признакам, имеется высокая опасность не только экономического обвала, но и гражданской войны. Точнее, этно-религиозного конфликта между заселившим Францию (и Европу, конечно же) инокультурным населением мусульманского происхождения и коренными французами.

Этот конфликт существует давно, все знают о нем по новостям, и уже были эпизоды перехода в «горячую фазу», как например летом 2023 года, когда полицейским был убит молодой водитель по имени Наэль, отказавшийся подчиниться требованиям дорожного контроля и пытавшийся наехать на полицейских.

Лоран Обертон описал возможный вариант развития событий – наиболее катастрофический – в своем романе 2016 года «Герилья».

Это роман о том, как полицейский патруль попал в засаду в одном из многоэтажек арабского квартала и как один полицейский, не выдержав, нажал на курок. Обертон описывает, как это событие спровоцировало моментальный всплеск неслыханного насилия против белого населения Франции и как буквально за три дня правительство полностью утратило контроль за происходящим.

Перед вами одна из глав этого романа.
Я назвала эту главу «Полицейский не стрелял».

***
"Мораль, чувство вины и страх действуют в наших головах как полицейские".
Фераль Фон

**
Париж, 5 аррондисман, 19 ч 15 мин

Идрис был в своих сиренево-флюоресцентных штанах, которыми так гордился, а на высохшее пятно от мочи между ног не обращал внимания.

Он никогда не был в Ботаническом саду. Тем не менее довольно быстро нашел то, что искал. Их было трое, они стояли перед оградой, где гуляли ламы. Это были посетители. Белые. По мнению соцработницы, прикрепленной к нему, Идрис не сказать чтобы действительно был расистом. Просто он был немного злопамятен. В соцсетях он хвастался, что тр…ает белых телок – чтобы отомстить за рабовладение.

Три посетителя, казалось, были полностью погружены в созерцание величия старого серого ламы, который жевал свою жвачку, уставившись на них своим презрительным злым взглядом. Идрис стал рядом и начал их разглядывать.

Первым был господин с широкой улыбкой, низким голосом, который казался еще ниже от возраста и употребленных сигар. У него был вид человека, занимающего важный пост. Дама, стоявшая рядом с ним – видимо, супруга – тетка метр пятьдесят ростом и весом в сто десять килограммов, доедала свой рожок с мороженым. Можно было представить, как специалист-диетолог спрашивает ее: «Каковы ваши конкретные шаги по улучшению вашего метаболизма?»

Сначала она пыталась доказать , что «полненькие тоже могут заниматься спортом», но потом у нее случился сердечный приступ, и она забросила любую физическую активность. Когда она говорила своему мужу «у меня сейчас идет подготовка к первому этапу», тому казалось, что это будет что-то очень важное, не меньше, чем артподготовка.

Он изменял ей со всеми своими сотрудницами, но не разводился, потому что знал, что она ему не изменяет. По мнению этого господина, возможность, что в один прекрасный день она ему изменит, была равна примерно той, что она начнет прыгать с шестом.

Третий посетитель имел отсутствующий вид. Это был зять первых двух, и ему приходилось присутствовать в качестве зрителя при комедии, которую они при нем разыгрывали. Он был молодым инженером и должен был показывать знаки почтения к своему свекру. Он был усталый пленник, очень усталый – потому что ему все время приходилось дипломатически находиться в «культурной тени» дурака и терпеть, не отвечая, благодушие своей тещи, этой жирной мозоли – и все из-за дуры, с которой связала его судьба.

Всего с Идрисом посетителей было четыре, но он был единственным, кто знал о ПРОИСШЕДШЕМ. Его кузен только что позвонил ему и рассказал все в подробностях. Это было объявление войны! Эта мысль пожирала его. Невозможно было стерпеть это публичное оскорбление, это нападение на братьев… Белые должны заплатить.

Мысли в его голове мчались, перегоняя друг друга. Быстро, слишком быстро. Он должен был действовать, чтобы их остановить.

Лама уставился на него.
Во внутреннем кармане куртки нож. В голове – вопрос. КОГДА?
Вдруг лама плюнул. Все трое засмеялись, но тут же перестали, увидев – о, какая неловкость! – что он не смеялся. Совсем.

Пролетел ангел, и крылья его были в крови.

Идрис опять вспомнил свою ненависть к белым, их латентный расизм. Их манеру вести себя как ни в чем не бывало. Иметь какого-нибудь чернокожего приятеля для того, чтобы обезопасить свой статус, как последний айфон согласно моде. Причем сами они допускали (на телеканалах), что являются расистами. А ведь это из-за них, вопреки их коварным словам, чернокожие остаются людьми второго сорта.

До сего момента все четверо – предположительно – находились в мирно-солидарных отношениях, выражаемых понятием vivre-ensemble. Но лама разнервничался и чувствовал, что сейчас что-то произойдет.

Идрису ударило в мозг. Они оскорбили его. Их смех. Парфюм этой тетки. Самодовольный вид этого господина. Прячущийся взгляд третьего. Они оскорбили его всем своим видом. Их непонятные слова, их взгляды, их дыхание… Это было как намеренное оскорбление. Почему это они тут забавляются? Может, они радуются убийству братьев там, на лестничной площадке?

«ДА, – отвечал ему голос в его голове – это был вездесущий голос. – ДА. Они издеваются над тобой. ДА. Твоя ярость праведна».

Идрис был, как его определяли, «психически неуравновешен». Но так про него напишут потом, потому что пока еще он ничего не совершил. Он «радикализировался», как будут говорить о нем журналисты, – в тюрьме или в интернете, а также этим летом на пляже, когда Селин его оттолкнула. Его внутренний демон, который сидел обычно в углу, далеко, задвинутый за ленью, за телевизором, за хип-хопом и фастфудом, в последнее время потихоньку вылез и стал занимать много места.

И это ОН убил этих троих – ножом, под недоуменным взглядом ламы. Сначала молодого инженера, у которого вырвался странный высокий звук, потом самодовольного буржуазного господина, который принял рассерженный вид и в ту же секунду умер. Лезвие было длиной тридцать сантиметров. В живот, в горло, мощными ударами. Фонтаны крови.

Супруга господина смотрела на происходящее как зачарованная. Так смотрят на того, кого рвет. В ней не осталось малейшего инстинкта, способного реагировать.

В демоне была огромная мощь. Тот, в ком он находился, понял, что его звали Ислам. Он кричал «аллаху акбар». Это было его «верую», его способ утверждать «я есть». Вокруг была паника, а в голове странный и неподвижный образ бобины с разматывающейся нитью.
Эти голоса… Сделать так, чтобы они замолчали…

Недалеко был полицейский, он стоял неподвижно посреди криков толпы. Он приготовил свое оружие. В двадцати метрах от него безумный нанес удар ножом в толстуху. Она упала назад, и вид у нее был немного оскорбленный.

Полицейский не стрелял.

Убийца подскочил к упавшей, стал наносить ей удары в живот, в ногу, в плечо, как будто не знал точно, куда надо было вонзить нож, настолько каждый удар в эту жирную тушу, казалось, не задевал жизненно важных органов.

Полицейский не стрелял.

Идрис остановился. Что делать дальше? Во всей этой истории это был тот момент, когда голоса его покинули. Он смог. Он смог заставить их замолчать.

Полицейский не стрелял. В его голове тоже были голоса. «Если выстрелишь, тебе конец».

Государство управляет с помощью морали, оно дрессирует свои отряды, как собачек в цирке. Оно учит их не выходить за рамки табу. «Никогда не стрелять в чернокожих». Государство пока не поняло, что эта мораль вдруг начала ему угрожать. Оно не поняло, что выживание его, государства, требовало нарушить ее. Ему нужно было время, чтобы осознать это.

Все это критическое время и до нового приказа этот полицейский, так же как и любой из полицейских, следовал одной-единственной idée fixe: избежать новых столкновений, любой ценой, и это ангажировало его честь и его жизнь. Он смотрел на этого безумного зверя, с которого капала пена, с окровавленным ножом в руке. За ним стоял смотритель зоопарка, с наставленными в сторону Идриса вилами, как гладиатор-ретиарий со своим трезубцем.

Свидетели сцены – обычно готовые тут же возмутиться, когда замечали малейший полицейский произвол – подошли поближе. Но здесь они были охлаждены видом трупов, агонизирующей женщины и окровавленного ножа. Один из них тем не менее снимал на телефон – как же без этого? Будет много просмотров в инстаграме и, может быть, какой-нибудь журналист купит у него этот ролик.

Полицейский был в оцепенении.

Идрис, с омертвевшими глазами, дергающимся лицом, поднял свой нож и махнул им в воздухе в его направлении.
Вдруг он сделал два шага вперед. Полицейский еще сильнее вцепился в свое оружие.
Он не стрелял.

Идрис тогда резко повернулся, с вызывающей улыбкой посмотрел на смотрителя с вилами, потом подошел к группе посетителей. Все стояли на месте, как заколдованные. Идрис не понимал, почему эти «психически нормальные» не боятся его. Он ударил одну молодую женщину в низ живота, она упала. Мужчина, стоявший рядом с ней, отступил на один шаг. Другой удивленно вскрикнул.

Полицейский не стрелял.

Не зная, что делать, Идрис отбежал мелкими шажками. Никто не пытался его преследовать. Полицейский был бледен как смерть. Какой-то человек говорил ему: «Вы правильно сделали, что не стреляли, в данном контексте». «Вы не думаете, что он достаточно сделал на сегодня?» – спросила его какая-то женщина, как будто это он был тем самым чудовищем с лестничной площадки.

«Ничего, ничего», – бормотала молодая женщина, истекая кровью, распластанная на гравии. Чуть подальше пытались успокоить толстуху, которая визжала и билась, вся в крови, пытаясь подняться.
Смотритель звонил в скорую помощь. Все это время этот человек, давно и неотступно думавший о возможности гражданской войны в стране, был занят только своими двумя слонами – это были два новых селебрити зоо-ботанического сада, прозванные Кастором и Поллуксом, как и их знаменитые предшественники. Если ситуация выйдет из-под контроля, он выпустит их на свободу, чтобы оставить им шанс выжить.

Растерянные, люди смотрели на окровавленных жертв, ходили туда-сюда, снимали на камеру, звонили по телефону, не зная что делать. Смотритель за животными сделал из этого не-события следующий вывод: плебс, в особенности госслужащие, поняли главный мессидж происходящего: тот, кто в ближайшие часы выступит с осуждением Другого (под этим термином понимаются все, кто не входит в категорию белых), будет подвергнут остракизму.

Полиция ни за кем не следила, но в каждой голове сидел полицейский. И этого полицейского, сидящего в каждой голове, нельзя было ни умилостивить, ни уговорить, и не было такого инстинкта и такой мысли, которой бы он не смог остановить.

Идрис – это был кошмар наяву, страшный сон, это был бунт реальности. Он уже шел дальше, сея на своем пути смерть, но все, кто видел это, старались смотреть на происходящее под «правильным» углом зрения.
Это был незначительный случай, и никто из журналистов им не заинтересовался.
Перевод: Эльвира Дюбуа-Ильина

**